Показать сообщение отдельно
Старый 25.03.2009, 18:46   #2
Serge44
Администратор
 
Аватар для Serge44
 
Регистрация: 06.03.2009
Адрес: Гора цветов и плодов за Пещерой водной завесы
Сообщений: 9,631
Цуй жив!
Александр Баунов

Хоин—только с виду обычная китайская деревня с глухими заборами из красного кирпича, загнутыми крышами, бильярдными столами под навесом на пыльной улице возле деревенского «бара». Здесь, на окраине Пекина, живет почти полсотни рок-групп со всего Китая. До позднего вечера слитный грохот десятков ударных установок заглушает блеянье коз и ругань крестьян. Среди местных жителей здесь бродят небритые личности в кожаных штанах с голым татуированным торсом или раскосые крашеные блондины в цветных майках—и те и другие с гитарными футлярами через плечо.

Как и у нас, рок- и поп-музыка в Китае считались чуждыми и разлагающими и начинали в подполье. Но поп быстро доказал свою лояльность и захватил новорожденный музыкальный рынок, а рок в глазах властей и «широкой общественности» до сих пор остается чем-то сомнительным. Рок-музыкантов не зовут на встречи начальники из администрации председателя КНР, их не награждают орденами. На телевидении они—редкие гости. Но благодаря тому что они не обласканы властью и обществом, музыканты остались живыми и свободными. А главный китайский рокер по фамилии Цой жив. Теперь он читает рэп.

«Блондин» Цзянь Вэй со своей группой Broken («Сломанные») репетирует, распахнув дверь своей кирпичной избы в деревне Хоин. Стены сверху донизу обиты цветными одеялами—чтобы соседи окончательно не оглохли. Всей мебели—ударная установка, усилитель, колонки и одна табуретка. На пороге жмурится на солнышке Фань Гуаньхуа, хозяин недвижимости, в зеленом френче с золотыми пуговицами, как на плакатах времен Мао, на поводке—дворняжка, ведущая род от чау-чау. От арендаторов он в восторге: отличные ребята и действительно вкалывают. Местные обычно матерят шумных рокеров до тех пор, пока сами не сдадут лишнюю жилплощадь очередной приехавшей группе. После этого они принимаются нахваливать трудолюбивую современную молодежь. Продавщица «сельмага» напротив тоже довольна: «Сломанные» покупают у нее пиво, креветки и гребешки.

«Сломанные» живут в деревне уже два года. Смысл рок-деревни очень прост: вроде бы почти Пекин—в деревню можно доехать на метро,—но кирпичные хатки без удобств сдаются по деревенским ценам. Большинство китайских рок-музыкантов, даже относительно известных, отчаянно бедны. Поэтому в деревне Хоин живут и репетируют не только провинциалы, но и столичные.

У «Сломанных» контракт на два концерта в месяц в одном из баров Пекина. Гонорары скорее символические—по 200 юаней ($25) на четверых за концерт. Цзянь Вэй недавно записал альбом в домашней студии и продает его в баре после концертов. Еще альбом иногда берут продавцы рыночных палаток, где торгуют роком. Время от времени деревню навещают продюсеры маленьких частных студий. На днях привалило счастье группе «АК-47»: с ними заключили контракт на запись альбома. Хотя дали всего 2000 юаней ($250), и они их тут же проели—все-таки настоящий контракт.

Как и к любому освоению заимствований с Запада, китайцы подошли к року обстоятельно. У рокеров Китая даже есть своя «консерватория»—Midi School—единственное в Китае училище, где учат играть рок, джаз и блюз. Аккуратный двухэтажный домик вроде сельской школы. В классе рядами на стульчиках сидят лохматые балбесы с электрогитарами. Перед каждым открыт желтый учебник «Heavy Metal, гитара, часть вторая». Учитель ритмично лупит ногой по педали бас-барабана, ученики в унисон выводят скрипучее соло. За окном—сельская пастораль: абрикосовые деревья в цвету, крестьяне в конических шапках сажают рис.

Директор школы Ван Мэнюнь, человек лет 35 в черной кожаной паре, вздыхает, глядя на абрикосы: Midi—совсем частная школа, то есть настолько частная, что ни один из ее дипломов государство не признает. Хотя преподают здесь даже музыканты из-за границы—многие специально приехали из Австралии. Ван открыл школу в 1993-м, когда рок в Китае был еще совсем подпольным занятием. «Хорошие группы были, многие хотели играть рок, но не знали, где учиться. И я подумал—хорошая идея, это же рынок!»—Ван с удовольствием вспоминает, как его осенила удачная бизнес-идея. Сейчас в школе 240 студентов, двухлетний курс обучения с едой и «общагой» за абрикосовым садом стоит 18 000 юаней ($2000). Директор гордится своими выпускниками, хотя признает, что мало кто из них добился славы и богатства. Некоторые, выйдя из школы, прямиком отправлялись жить в «деревню рокеров», а некоторые группы, даже добившись известности, делят на двоих одну и ту же ударную установку. «Китайское правительство так и не сказало “да” рок-музыке, поэтому звукозаписывающие компании и дирекции залов держат дистанцию»,—сокрушается Ван Мэнюнь. Но и прежней решительности в подавлении рока власти давно не проявляют. Каждый год на открытых площадках школа устраивает «Миди рок-фестиваль», главный смотр рок-групп китайской столицы. Играют 4–5 дней, в лучшие дни собираются до 10 000 человек, вход бесплатный. Но это редкие праздники, а по будням пекинская рок-сцена—это 4–5 маленьких прокуренных клубов, сцены которых делят по нескольку групп за вечер. Вроде обитого досками NamelessHighland: над сценой—флаг Китая, на потолке—СССР, США и Англии. Вход 60 юаней (примерно $8). На сцене—бритый наголо Марк, солист SpiritTrace, страшным низким басом рычит свой бескомпромиссный darkmetal.



Главного китайского рокера зовут Цой. «У нас с вашим Цоем одинаковые фамилии, мы же оба корейцы»,—китайский Цой радуется удачному совпадению не меньше моего и приподнимает надвинутый на нос козырек придурковатой белой бейсболки с тряпичной красной звездой. И я наконец вижу лицо, которое легко узнает миллиард. Цуй Цзяня (так звучит его имя по-китайски) в стране знают все. «Я знал вашего Цоя,—говорит китайский Цой.—Я слушал его музыку в Париже, мы играли на одном фестивале. Хорошая музыка, легко поющаяся, такая минималистская и динамичная».

Китайский рок начался с недоразумения. В первом альбоме Цуй Цзянь много экспериментировал с фольклором западного Китая—китайской Средней Азии: электронный звук, узнаваемые мелодии, народные инструменты. Поэтому многие сперва восприняли новорожденный китайский рок как этакий китайский «Учкудук». Разве что слова какие-то странные: «Все, что вы делали, все, что выдумали, были винтовки и горсть риса. У вас было много идей, ваши слова были как гаубицы и бомбардировщики. Я иду и думаю об этих покрытых снегом горах и лугах. Я иду и пою о председателе Мао». Это из «Рок-н-рола нового великого похода».

История китайской рок-музыки похожа на историю нашей: диски, привезенные из-за границы, записи с кассеты на кассету, сборища на квартирах, милиция, выключающая аппаратуру посредине концерта. До 1979 г. Китай жил под хоровую патриотическую песню. Потом на сцене появились личности: стоя на вытяжку у микрофона, они поставленными голосами пели уже не только про партию, но и про личные чувства. Чувствам полагалось быть радостными. Грустили китайцы у радиоприемников и еще редких магнитофонов под «кантонский поп»—музыку из Гонконга и Тайваня. Тайваньское и гонконгское ТВ и радио в Китае не глушили—ведь официально это просто провинции большой родины. К середине 80-х, весь китайский народ, за несколько десятилетий уставший от несгибаемой коммунистической песни, плавал в океане слез Терезы Тан,Лю Вэньчжуна, Ци Циня и других тайваньских и гонконгских звезд и их материковых подражателей.

И тогда пришел китайский рок. «К тому времени мы уже устали от сладости»,—рассказывает Хуань Ляоюань. В Китае он вроде нашего Артемия Троицкого—профессиональный проживатель чужих музыкальных карьер, знакомый со всеми, стоявший у всевозможных истоков. В прошлом году он сделал два больших рок-фестиваля в южных провинциях: провинциальные власти часто либеральней пекинских. «Мы, китайцы,—тихие, скромные интроверты, тихонько переживаем невзгоды жизни, и для нас тогда рок дал такой выход чувствам, выброс эмоций»,—формулирует Хуань.

Китайский рок знал мало политических песен вроде «Революции» Шевчука, «Перемен» нашего Цоя или «Скованных одной цепью» Бутусова. Ну в 1989-м группа «Династия Дан» сделала рок-н-рольную версию «Интернационала» по-китайски («чтобы показать, что музыканты—настоящие пролетарии без гроша,—комментирует «Троицкий»-Хуань), а Цуй Цзянь перепел по-своему революционную песню о генералах из Яньаня—центра восстания коммунистов против японцев—(«Кажется, сохранившиеся генералы не были в восторге»). Бывало, музыканты говорили что-нибудь не то со сцены во время концертов. Но дело не в политическом протесте—просто музыка и тексты китайского рока были недопустимо личными и честными.

Конец 80-х, начало 90-х—золотые годы китайского рока. Первые концерты—если не считать «квартирников»—начались в 1984 г. на сцене ресторана «Максим», первого пекинского ресторана с иностранным владельцем. Из ресторана рок перебрался в школьные и институтские залы. В 1985 г. Цуй Цзянь дал первый настоящий концерт в Рабочей гимназии Пекина.

Власти долго не представляли себе реальных масштабов популярности новой музыки и того, насколько она не вписывалась в социалистические традиции. Поняли, когда заметили, что публика на концертах не сидит, а скачет и ломает стулья. Но было уже поздно: Цуй Цзянь пел под гитару для студентов на площади Тяньаньмэнь в 1989 г. Потом у него больше 10 лет не было концертов в Пекине, ему разрешали спеть песню-другую на сборных солянках в провинции. И никакого телевизора. И так—вплоть до этого года.

В январе после долгого перерыва Цой–Цуй снова спел несколько песен на сборном концерте в Пекине. А весной на одном из многочисленных каналов китайского государственного CCTVвышел документальный фильм «Несколько мгновений из жизни современной китайской музыки». Там было много Цоя. Такое на китайском ТВ—в первый раз. Цуй Цзянь сам не может объяснить, почему этот поворот произошел именно сейчас. «В России вся система политическая сменилась, все общество, а у нас все по-другому,—рассуждает рокер.—Наше общество не изменилось: изменился стиль контроля над ним». У нового поколения больше шансов играть и слушать рок, чем у «поколения Тяньаньмэнь», но слушают его так же мало, как 15 лет назад. Только раньше это было из-за политического давления, а теперь из-за рынка: спонсоры, звукозаписывающие компании не думают, что рок может принести настоящие деньги. Я не стал ему говорить, что и в России так же.

Патриарх китайского рока боится, что его новый альбом разочарует поклонников: «Свобода высказывания сейчас значит больше, чем музыка, поэтому в последнем альбоме у меня много рэпа. Это значит—больше текста. Я думаю, что сейчас классический рок со всеми этими барабанами, гитарами, шоу,—“бззз, бум”, изображает Цой,—уже не катит. Домашние студии с компьютером дают больше свободы. Я хочу показать: забудьте обо всей этой тяжеловесной амуниции, рок—вот он. У вас есть свобода творить, это самое главное для музыканта».

В центральном музыкальном магазине Пекина на углу торговой улицы Ванфуцзинь китайский рок представлен несколькими альбомами Цуя. Но и западного—немного. Так, кое-какая классика. Ничего сомнительного—полки заставлены всеми разновидностями китайского фольклора и хорошенькими аккуратными личиками современных китайских поп-звезд. Чтобы официально продавать диск, записанный в Китае или импортированный, все еще нужно одобрение специальных худсоветов. Всемогущий китайский рынок давно идет в обход этой комиссарской процедуры—был бы спрос. С концертами и эфиром сложнее: залы и телевидение под надежным контролем государства. Здесь пока не избежать ни худсоветов, а иногда и бесед с партийными контролерами. Просто при новой экономике они чаще беседуют не с самими музыкантами, а с менеджерами залов.

Нынешний китайский истеблишмент расслабился: относятся к рок-музыке спокойнее, чем в 80-е и 90-е. Телевизионный продюсер Ли Дон—сознательный борец за разнообразие в китайской музыке. На первом и пока единственном коммерческом телеканале—TravelChannel—он уже 11 месяцев ведет первое life-showкитайской рок-музыки. Власти к шоу безразличны—никто из руководства не звонит и не говорит: прекратите безобразие. Зато звонят зрители—удивляются, что это по телевизору странное такое показывают и почему нет нормальных певцов. «Люди все еще думают, что рок—это что-то опасное, грязное, сомнительное»,—спокойно объясняет Ли Дон. Рынок и эфир уже давно захвачены попсой, доказавшей свою лояльность.

«Записать и мне что-нибудь про родину что ли,—размышляет вслух не слишком удачливый певец Джимми.—Может, дела лучше пойдут». Почти каждый поп-исполнитель записывает пару-тройку треков про красоту и счастье родной земли. А есть и те, кто специализируются на коммунистической песне, завернутой в поп-саунд: на слух, не зная языка, их не отличишь от любовных песенок; другое дело, по обложкам—красным, со звездами и портретами руководителей. Да что там, в 1989 г. вышел диск с поп-хитами на стихи самого Мао Цзэдуна. В окружающем музыкальном мире китайцы пытаются найти что-то родное. И находят: в телевизорах междугороднего автобуса Пекин–Чэндэ я увидел клип на песню «Хочу такого, как Путин» наших «Поющих вместе» с бегущей строкой иероглифов. В сущности, идеальный китайский поп-номер.

Миниатюры
Нажмите на изображение для увеличения
Название: 450px-CuiJian2_2007_Hohaiyan.jpg
Просмотров: 2580
Размер:	52.5 Кб
ID:	347  
Serge44 вне форума   Ответить с цитированием